Византийская художественная система. Третий расцвет.

«Случилось так,— пишет византийский историк,— что когда Константинополь был взят латинянами, держава ромеев, как грузовое судно, подхваченное злыми ветрами и волнами, раскололась на множество мелких частей...»

То были ветры и волны феодального раздробления, расшатавшие еще до нашествия латинян-крестоносцев, казалось бы, незыблемые основы самого централизованного тогдашнего государства. Но когда империя распалась под их напором, а в ее столице воцарился чужеродный монарх, исповедующий отвергаемую народом латинскую веру, стремление к единству вновь окрепло в греческом мире, всколыхнуло патриотизм и гордость ромеев. В 1261 г. латиняне были изгнаны из Константинополя, и, как птица Феникс, империя воскресла из пепла. Совсем куцая — по сравнению с той державой, что мечтала владычествовать над миром, но более чем когда-либо исполненная сознания своей былой славы, в которой она видела залог всего дальнейшего своего бытия.

«Весь ромейский народ,— пишет свидетель освобождения Константинополя,— находился... тогда в великом удовольствии, веселии и несказанной радости».

Третий и последний расцвет византийского искусства принято называть Палеологовским — по имени возглавлявшей тогда империю династии.

Ликование по случаю восстановления империи и страстное желание поверить в ее жизнеспособность — вот что характерно для настроения греков этой поры. Возвращение к живительным истокам, то есть к античности, воодушевляло их искусство.

В самом начале XIV в. это искусство создало шедевры мирового значения: мозаики и фрески церкви монастыря Хора (турецкое название: Кахриэ-Джами) в Константинополе.

Феодор Метохит был важным сановником, ученым, писателем, выдающимся представителем неоэллинизма. Но все это, вероятно, не уберегло бы его имени от забвения. Этот утонченный и высокообразованный византиец (современники называли его «Олимпом мудрости» и «Живой библиотекой») заслужил себе долговечную славу «сияющими неописуемой красотой блестящими камешками» — так он сам в поэтическом описании монастырского храма Хора отозвался о знаменитых ныне мозаиках, как и все убранство храма, выполненных по его заказу и, очевидно, по его вкусу.

Красота мозаик Кахриэ-Джами, которым ныне посвящена обширнейшая искусствоведческая литература, стала всеобщим достоянием лишь в начале нашего века, когда эти шедевры были опубликованы Русским археологическим институтом в Константинополе.

Путь в Вифлием. Мозаика церкви моностыря Хора (Кахриэ-Джами) в Константинополе. Начало ХIV в.

Чем же отличаются от созданных ранее мозаики Кахриэ-Джами, равно как и соседствующие с ними фрески, написанные в том же стиле? Мы глядим на них с восхищенным удивлением. Все вокруг «задвигалось» в новом развернутом повествовании византийской живописи нового легендарно-исторического жанра. Фигуры уже не прямолинейны, не стоят лицом к зрителю, а поворачиваются друг к другу. Уже не только в позе, но и в движениях они перекликаются меж собой в унисон с широко развевающимися одеждами. И все это среди фантастических архитектурных сооружений, выступающих в уже слегка углубленном пространстве. Общий ритм композиции поражает удивительным единством, волнующей одухотворенностью, со-четающейся с чисто эллинской живостью и тончайшей поэтической настроенностью. Духом античности проникнут и пейзаж с его эллинистическими декоративными деталями (как, например, одиноко стоящие деревья). Такие сцены, как «Упреки Иосифа Марии» (едва ли не самая замечательная по настроению, по эмоциональной передаче смущения и скорби), «Раздача пурпура израильским девам», «Исцеление больных», «Путь в Вифлеем» (тоже несравненный шедевр) и еще многие другие по-новому, в некоей чудесной текучести, плавно повествуют о жизни Марии и Христа. В них уже та предельная ясность, та архитектурная стройность композиции, исполненной глубокого внутреннего содержания, что два века спустя станет счастливым уделом Рафаэля! А как нежны и звучны краски после недавней расчистки мозаик!

Икона "Двенадцать апостолов". Начало XIV в. Москва, музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.

Высказывалось суждение, что Византия предвосхитила в этих творениях искусства итальянское Возрождение или Ренессанс. Но мысль, что это лишь порог Ренессанса, за который Византии не суждено было переступить, кажется вернее. В изображенных здесь сценах человек не раскрепощен, он не хозяин своей судьбы. Точно так же и в жизни не только общественной, но и частной византиец той поры оставался скованным непререкаемым авторитетом церкви и государства. Все в этой живописи строго подчинено основной декоративной схеме, в которой частному не дано проявиться самостоятельно. И все условно — как ритмические движения, так и сказочные архи-тектурные фантазии. Портик, или балдахин, показанный под одним углом (но не так, как мы бы увидели его на расстоянии, а в обратной перспективе, сразу обозримый со стороны, сверху и даже изнутри), соседствует с другим, повернутым под противоположным углом, в угоду общему композиционному ритму. Нет, это еще не реализм Ренессанса, а все та же средневековая живопись, лишь согретая новым огнем.

Великолепный образец этого искусства — икона «Двенадцать апостолов», хранящаяся в московском Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Все фигуры изобра-жены как бы в действии. Головы — в разных поворотах, наклонах: нервный и в то же время единый, законченный ритм. И тоже ритм беспокойный и все себе подчиняющий — во множестве изображений, вышитых на торжественных облачениях («саккосах») митрополита Фотия (в Оружейной палате Московского Кремля).

Но этот взлет византийского искусства был недолговечен, как и подъем византийской государственности при Палеологах. Жизненные силы Византии были уже подорваны. В искусстве происходит явление, в какой-то степени перекликающееся с былым движением иконоборцев. Живость религиозных изображений показалась соблазнительной, и на закате империи жесткий, строго плоскостной стиль восторжествовал в монументальной живописи и иконе.

Грозный враг наседал на Византию. Турецкая держава расширялась, все вокруг подчиняя огнем и мечом. Напрасно византийские императоры ездили на Запад, прося помощи против «неверных». Папа и другие европейские государи ограничивались обещаниями: они относились враждебно к греческой вере, и ее унижение, пусть даже мусульманами, вызывало у них злорадство. Лишившееся почти всех своих владений, утомленное былым величием, вконец одряхлевшее византийское государство было предоставлено собственной судьбе.

Христос Пантократор. Мозаика абсиды сабора в Чефалу. 1148 г.

В 1453 г. турецкий султан Мехмед II Завоеватель осадил во главе огромного войска Константинополь. Греки под водительством императора Константина XI сопротивлялись геройски. Но силы были слишком неравны (200 000 человек у турок, 14 000 у греков). 29 мая город был взят приступом, и защитики его перебиты. По свидетельству современника, «в некоторых местах, вследствие множества трупов, совершенно не было видно земли». Долго по приказу Мехмеди искали труп Константина: его наконец обнаружили среди груды убитых, опознав по пурпурным сапожкам с двуглавыми золотыми орлами, которые носили только византийские императоры — наследники римских цезарей. Султан повелел отрубить ему голову и выставить се на высокой колонне я центре завоеванной столицы ромеев. Храм св. Софии, куда согласно легенде Мехмед въехал на белом коне, поразил его своей красотой и был по его же приказу превращен в мечеть.

Византии не стало. Не стало последнего очага греко-римской и восточно-эллинистической цивилизации. Но не померк факел, пронесенный через века византийским искусством. Еще до падения Константинополя его подхватила Древняя Русь.